Вечером шестого августа в тюрьму вызвали свидетелей казни: двадцать пять человек, из них четырнадцать докторов, все как один возбужденные перспективой увидеть новый вид умерщвления, который не доставит казнимому излишних страданий. Комната казни помещалась в подвале, и Даниэлла легла на покрытую росой траву у окошка. Через стекло и стальные решетки она наблюдала за ужасной картиной. Свидетели, сжав в руках шляпы и перчатки, вошли в комнату и расселись на поставленных лицом к электрическому креслу стульях. Некоторые остались стоять. Потом вошли надзиратель и несколько охранников; они вели Александра. За ними, прижав к груди Священное Писание, проследовал равнодушный священник в облачении.
Александр обвел взглядом сырую полупустую комнату. Его глаза покраснели от бессонницы и предстоящего ужаса. Охранник кивком указал на кресло. Александр подошел к нему, но не смог заставить себя сесть.
— Оно тебе понравится гораздо больше виселицы, парень, — пообещал охранник.
— Я должна попасть внутрь, — прошептала подругам Даниэлла.
— Ты не можешь, — в один голос ответили девушки. Они стояли в нескольких ярдах позади.
Александр повернулся и опустился в кресло. И тут же вскочил снова.
— Я вспомнил! — закричал он.
— Заткнись и сядь! — велел надзиратель. — Или мы сломаем тебе руки.
— Нет, послушайте же, я вспомнил! — Лицо Александра исказилось от ужасного понимания. — О боже мой, я вспомнил!
Надзиратель силой усадил его в кресло. Охранники начали пристегивать его руки и ноги кожаными ремнями. Но Александр продолжал говорить:
— Я помню лезвие у горла, быстрый разрез милосердных африканцев — они сказали, что я первый умру цивилизованной смертью! Я помню лезвие гильотины и уверения, что казнь будет безболезненной. Я помню! Почему снова?
— Он спятил от страха, — нервно произнес один из докторов. — Давайте уже начнем!
— Я знаю почему! Я зулус! Я Александр! Я Уильям! Но я был Андреем и сам приговорил себя к тому, в чем отказал Господу нашему, — к быстрой и безболезненной смерти. Достойной, тихой смерти!
Его быстро обвязали вокруг пояса ремнем, а на голову надели кожаную упряжь с электродами.
— Хватит нести чепуху! — прикрикнул надзиратель. — Заткнись, преступник!
Даниэлла прижалась лбом к крохотному окну и закричала:
— Александр, ты помнишь меня?
Все головы повернулись на крик. Александр уставился на нее с открытым ртом.
— Александр! Впусти меня!
За ее спиной Мари и Кларисс в два голоса приговаривали:
— Не надо, Даниэлла, не надо!
Даниэлла трясла стальные решетки.
— Александр, пожалуйста, впусти меня!
— Ты ангел, тебя послал Христос, чтобы разомкнуть этот замкнутый круг? — спросил Александр.
Охранники протягивали ремень ему под подбородком. Но прежде, чем они успели затянуть упряжь, он сказал:
— Ангел, входи!
Мари схватила Даниэллу за руку и закричала:
— Нет, не смей! Они узнают, кто ты! У священника есть распятие. Мы погибнем, Сестра!
Даниэлла яростно вырывалась, но Кларисс поймала ее за другую руку и поддержала подругу:
— Мы не хотим умирать из-за твоей неосторожности!
Даниэлла кусала и царапала подруг. Она лягалась и изворачивалась, и хотя она чувствовала, как треснули кости запястий, ее продолжали крепко держать.
В подвале священник поднял руку в крестном знамении. Охранник кивнул человеку у дальней стены комнаты.
— Нет! — закричала Даниэлла, и свидетели заерзали на стульях от неудобства при виде разыгрывающейся драмы.
— Давайте, — сказал охранник.
— Нет! — закричала Даниэлла.
Она била ногами решетки и оконную раму. Стекло треснуло и разлетелось осколками по полу подвала.
Раздался звук едущего трамвая, высокий, ноющий визг, от которого казалось, что вибрирует комната. Александра трясло и подбрасывало на кресле. От его волос поднимался дым, а потом по ним пробежал огонь, треща и щелкая оранжево-синими языками.
— Боже мой, — сказал один из свидетелей.
— Надеюсь, что он уже мертв, — отозвался другой.
Привязанное к креслу тело продолжало плясать, как марионетка на электрических нитях, но тут надзиратель кивнул, и рубильник опустили.
Даниэлла не могла двинуться с места. Она вцепилась ногтями себе в лоб и, лежа в траве, смотрела, смотрела на ужасную картину, вбирая ее в себя и одновременно не веря своим глазам. Александр снова умер.
И тут Александр застонал. Свидетели охнули и зажали рты руками. Надзиратель резко взмахнул рукой, и человек у рубильника снова дернул его, и снова Александр заплясал.
Все закончилось через шесть минут. Александр наконец-то умер. Охранники осторожно отстегнули тело, громко жалуясь, что о него можно обжечься, потом перекатили его на каталку у дальней стены. Накрыли простыней. Но когда врач попытался ее приподнять, то не смог этого сделать из-за высокой температуры. Надзиратель вывел его из комнаты, ждать, пока тело остынет.
— Через полчаса, — сказал он побледневшему доктору. — Пусть оно остынет, да и проветрится немного. И нам надо арестовать тех женщин во дворе.
— Я ненавижу вас, — сказала Даниэлла подругам.
— Неправда, — возразила Мари.
— Правда!
Держащие ее руки обмякли, и она наконец-то смогла обернуться клоком тумана и влететь через окно в подвал. Подруги последовали за ней.
Они стояли в облаке, пахнущем смертью. Даниэлла помолчала, но через некоторое время произнесла:
— Я проклята так же, как и он.
— Мы не прокляты, Даниэлла, — возразила Кларисс. — Наоборот, нам повезло.