Мои отметины. Мои.
Этот голос раздается в его ушах и отзывается в крови. Этот запах. Предательское тело откликается на его кровавую соблазнительную песнь. Этот незабываемый неслышный гул снова сковывает члены усталостью, накрывает, словно колоколом, запечатывает словами: хищник, жертва, зависимость.
Это фатальный поцелуй Вдовы, которого он так долго и тщетно ждал, — знакомый яд Прендеграса сочится в вены Жана-Ги, проникает в сердце. Заставляет остановиться.
И это — кровь…
Кровь за всю пролитую кровь. Поток Революции, остановленный жертвоприношением его собственного тела, его проклятой… …души.
Прендеграс поднимает голову с окровавленными губами. Вытирает их, кашляет — на этот раз кашель более влажный. И спрашивает вслух:
— Скажи-ка, любезный гражданин, какой сейчас год?
— Нулевой год, — шепчет в ответ Жан-Ги. И сдается на волю своих чувств.
Имя Мэри Элизабет Брэддон (1837–1915) стоит в ряду имен самых прославленных викторианских писателей. Пожалуй, наиболее известное ее произведение — «Тайна леди Одли» («Lady Audley's Secret», 1862), мелодраматическая история о безумии и убийстве, но, кроме того, писательница выпустила десятки романов и множество рассказов, зачастую анонимно или под разнообразными псевдонимами, а также была редактором двух периодических изданий, которыми владел ее муж: ежемесячного дамского журнала «Бельгравия» и рождественского ежегодника «Ветка омелы».
«Если бы я умел сочинять сюжеты, как мисс Брэддон, то был бы величайшим из авторов, пишущих на английском языке», — утверждал Уильям Мейкпис Теккерей, создатель «Ярмарки тщеславия», а Арнольд Беннет в 1901 году назвал писательницу «неотъемлемой частью Англии».
В числе книг Мэри Брэддон — вариация легенды о Фаусте под названием «Жерар, или Мир, плоть и дьявол» («Gerard, or The World, the Flesh and the Devil», 1891), а также сборники «„Бейлиф Ральф“ и другие рассказы» («„Ralph the Bailiff“ and Other Tales», 1862), «Ткань и ткачи» («Weavers and Weft», 1877) и «Признание моей сестры» («My Sister's Confession», 1879). В наши дни Ричард Долби объединил восемнадцать ее лучших историй о сверхъестественном в сборник «„Ледяные объятия“ и другие рассказы о привидениях» («„The Cold Embrace“ and Other Ghost Stories»), который вышел в 2000 году в издательстве «Ash-Tree Press».
Новелла «Добрая леди Дакейн» впервые появилась в журнале «Стрэнд» за год до того, как Брэм Стокер опубликовал «Дракулу». Это была одна из первых историй о необычном воплощении нежити — вампире, не обладающем сверхъестественной природой, который подчиняет себе жертву, пользуясь ее социальной зависимостью. Кроме того, из этой новеллы можно узнать много интересного о положении женщины в британском обществе того времени…
Белла Роллстон пришла к выводу, что единственный способ, которым она может заработать себе на хлеб и время от времени отщипывать корочку для матери, — это выйти в огромный неведомый мир и стать компаньонкой какой-нибудь леди. Белле сгодилась бы любая леди — лишь бы у той достало денег, чтобы платить ей жалованье, и чудаковатости, чтобы обречь себя на общество наемной компаньонки. Пять шиллингов, неохотно отсчитанных от тех соверенов, которые попадали в распоряжение матери и дочери так редко и таяли так быстро, пять полновесных шиллингов перекочевали к шикарно одетой даме в конторе на Харбек-стрит, Вест-Энд, Лондон, в надежде, что именно эта Высокопоставленная Особа подыщет мисс Роллстон подходящее место и подходящее жалованье. Высокопоставленная Особа придирчиво оглядела две полукроны, которые Белла положила на стол, проверяя, нет ли среди них флоринов, а затем занесла описание Беллиных умений и требований в грозного вида гроссбух.
— Возраст? — лаконично осведомилась она.
— В июле исполнилось восемнадцать.
— Образование?
— В общем-то, никакого. Если бы меня чему-нибудь обучили, я стала бы гувернанткой: мне кажется, компаньонка — это на ступень ниже.
— В наших книгах содержатся сведения об очень образованных дамах, которые стали компаньонками или наставницами молодых девушек.
— Да-да, я знаю! — пролепетала Белла с искренностью словоохотливой юности. — Но это совсем другое дело. Маме пришлось продать пианино, когда мне было двенадцать, так что я, к сожалению, совсем разучилась играть. И мне надо было помогать маме с шитьем, поэтому на учебу времени не оставалось.
— Прошу вас, не тратьте времени на рассказ о том, чего вы не умеете, и будьте любезны сообщить, что вы умеете, — оборвала ее Высокопоставленная Особа, зажав в изящных пальцах перо и изготовясь писать. — Можете ли вы читать вслух по два-три часа кряду? Вы деятельны и покладисты, рано встаете, любите пешие прогулки, предупредительны, обладаете приятным характером?
Я могу подтвердить, что все это так, кроме разве что приятного характера. Правда, мне кажется, нрав у меня довольно добрый, и я очень постараюсь быть полезной тем, кто заплатит за мои услуги. Я же хочу, чтобы они видели: я достойна своего жалованья.
Тем дамам, которые ко мне обращаются, не нужны слишком разговорчивые компаньонки, — сурово произнесла Особа и захлопнула гроссбух. — Мои клиентки в основном принадлежат к аристократии, а в этих кругах принята определенная сдержанность.
Да-да, конечно, — сказала Белла, — но ведь я сейчас разговариваю с вами, а это другое дело. Я хочу рассказать нам о себе все-все, раз и навсегда.
— Хорошо, что только раз! — заметила Особа и поджала губы.
Особа была неопределенного возраста и туго затянута в черное шелковое нарядное платье. Цветом лица она была обязана пудре, а с ее макушки красиво ниспадали чужие полосы. Возможно, девическая свежесть и живость Беллы раздражающе подействовали на нервы, расшатанные восьмичасовым рабочим днем в жаркой комнате на третьем этаже дома на Харбек-стрит. Самой же Белле обстановка этого официального учреждения — брюссельский ковер, бархатные занавески и кресла, французские часы, громко тикавшие на мраморной каминной полке, — показалась царской роскошью по сравнению с третьим этажом в Уолворте, где миссис Роллстон с дочерью кое-как просуществовали последние шесть лет.