Вампиры. Опасные связи - Страница 180

180

Письма не сохранились, осталось только одно, последнее:

...

8/11/01

Мона, мне очень жаль, что все так повернулось. Я знаю, что был мудаком, и сделаю все, что угодно, лишь бы помириться, если ты только позволишь. Я знаю — тебе больно, но ты не можешь просто вычеркнуть меня после всего, что мы вместе пережили. Дай мне только шанс все объяснить. Если бы у меня была возможность увидеть тебя, поговорить с тобой, я уверен, у нас бы все склеилось. Эта неделя без тебя была сущим адом. Я не сплю. Не ем. Ни о чем не могу думать, только о тебе. Невыносимые ночи в этой пустой студии. Каждое утро я просыпаюсь и протягиваю к тебе руку только для того, чтобы обнаружить, что рядом пустота. Послушай, я понимаю, что не прав, но разве я уже не достаточно наказан? Мне так тебя не хватает. Теперь все будет по-другому, клянусь. Мона, прошу, позвони мне. Мне необходимо услышать твой голос.

Я все еще влюблен,

Даниэль

Мона тряхнула головой и добавила этот единственный драгоценный скетч в огонь. Пламя в действительности было жалким — так, темные раскаленные угли и бледные вялые язычки огня в центре широкого кирпичного камина. Получив на добавку письмо, огонь чуть взметнулся, вспыхнул поярче и снова угас. Не так много останков умерших взаимоотношений Моны и Даниэля можно было пустить на подкормку.

Еще оставалось несколько почтовых открыток, которые он присылал ей во время своей поездки в Париж. Одну за другой она скормила их огню, лишь вскользь пробежав глазами милые послания с бесконечными «люблю» и «скучаю», с бесконечными сердечками и виньетками. Позднее она узнала, что в ту поездку он трахался как минимум с тремя разными телками. Процесс сожжения этих последних обрывков их романа принес особенное удовлетворение.

Когда открытки почернели и скукожились и содержавшуюся в них ложь проглотил жадный огонь, Мона почувствовала легкое головокружение и прилив энергии от обретенной вновь свободы. Естественно, не обошлось без слез, без злости и битой посуды, но все это, казалось, было тысячу нет назад. Теперь же она чувствовала себя очистившейся, обновленной, сбросившей все лишнее до бойцовского веса. В квартире на Мэгэзин-стрит остались только принадлежащие ей вещи. Она медленно бродила по длинным комнатам и со странным трепетом касалась предметов обстановки. Ее старый скупой текстовый процессор, космическая консоль со стереосистемой, которая обошлась ей в кругленькую сумму плюс гонорар за первый роман. Стеклянная ваза с серо-белыми фрагментами костей, подобранными на бесхозных могилах нью-орлеанских кладбищ. Безвкусные, разноцветные бусы с ее первого Марди Гра. Ее вещи, ее история. Неровные, но крепкие полки, сооруженные ею из подобранных то тут, то там досок и стекла. Два витых стула, спасенные с помойки и выкрашенные в серебристый цвет. Модели классических монстров: творение Франкенштейна и его невеста; агонизирующий Человек-Волк и ужасная Мумия; Призрак Оперы и Нечто из Черной Лагуны. Все выполнены и раскрашены в те времена, когда Мона не могла ни секунды выносить вид мигающего курсора. Они были ее слабостью, приводящей Даниэля в ужас. Он называл их самым дрянным, поштучно раскрашенным образцом нон-арта. Но они все еще были здесь, а Даниэль и его ИСКУССТВО исчезли, и это заставило Мону улыбнуться. Словно никогда и не было «Мона + Даниэль». Была только Мона, сейчас и навсегда. Она стала чуть мудрее и гораздо сильнее, она была готова выйти из дома и задать жару всему миру.

Мона сняла с себя одежду, встала под душ и почти целый час наслаждалась, стоя под прохладной струей воды. Сбривая волосы под мышками, она напевала «Я смою этого мужчину с моих волос». Когда-то она перестала сбривать волосы под мышками только потому, что Даниэль находил это сексуальным, и теперь она смеялась, наблюдая за тем, как еще одна часть ее прошлой жизни исчезает в стоке душевой кабины.

Чистая и благоухающая, с порозовевшей после душа кожей, она растянулась на своих новых, «пост-Даниэль» простынях, приобретенных на распродаже в «Вулворте» по девятнадцать долларов девяносто девять центов. Простыни были темные, чернильно-фиолетовые, и пахли невинностью и кондиционером для белья. Она улыбалась сама себе и мастурбировала. Она ни о ком не фантазировала. Вместо этого она представляла шелк, воду и запах собственной кожи. Каждый оргазм придавал ей сил и подталкивал ее вперед к новой жизни.

...

8/17/01

Привет, Мона!

Хитрая сучка, как ты там? Как жизнь в похотливом Нью-Орлеане? Знаешь, я прочитала твою книгу. Круто, ничего не скажешь. Здесь все клево, вкалываю, участвовала в нескольких достойных сессиях, но ты же знаешь — это мир мальчиков, а большинство парней не доверяют цыпочке на барабанах (даже такой непревзойденной богине ритма, как я). Но у меня все в порядке, живу на чердаке «Вилли-Би», где никого не волнует, если я играю всю ночь до утра. Жизнь прекрасна.

Вообще-то реальная причина этого письма (не считая откровенного желания обладать твоим телом) это то, что Лулу и я пишем демо с этой сумасшедшей басисткой по имени Ноктурна, и мы хотим записать «Румянец». Это была твоя лучшая песня, и мы были бы жутко рады, если бы ты приехала и спела. Возвращайся в Нью-Йорк-Сити и стань снова Дивой Де-моной. Всего на день, ради старых добрых времен. Мы даже билет тебе пришлем. Огромное пожалуйста, подслащенное комплиментами! Надо расслабиться и выпустить пар. Можем прокатиться голяком. Давно это было, леди. Скучаю по тебе.

Огромная любовь и влажный поцелуй взасос,

Минерва

Во Французском квартале Мона прислонила велосипед к увитой плющом кирпичной стене и расположилась за столиком уличного кафе. Отпив глоток горячего черного кофе, она взглянула на письмо и нахмурилась. Прошло уже почти десять лет с тех пор, как она в Джи-Эф-Кей поцеловала на прощание Минерву. Их никогда не связывала любовь, они были просто близкими подругами и временами заигрывались до секса. В ту ночь, когда Мона бежала от кошмара совместной жизни с Викториной, она без приглашения завалилась к Минерве, и та не ложилась до утра, слушала старые, заезженные альбомы «Кисс» и горестное нескончаемое нытье подруги. Через три дня Минерва отвезла ее в аэропорт с одним-единственным чемоданом и взятыми в долг пятью сотнями долларов. Выбор на Нью-Орлеан пал случайно. Звучит экзотично и романтично. Мона оставила позади старую жизнь, впереди ее ждали будоражащий душу блюз, кофе с цикорием и юные черноглазые креолы. Она рассталась с прошлым, но самое главное — она рассталась с Дивой Демоной.

180