Вампиры. Опасные связи - Страница 130

130

— Так, еще есть помещения наверху, чердаки. Вот главный ключ.

Смотрительница показала Джонкиль потайную лестницу, что вела на самый верх дома. Лестницу из сна она не напоминала — узкая, винтовая, точно на колокольне. Больше запертых помещений в доме не было.

— Если вам потребуется что-то еще, отправляйтесь в будку на площади. Вот код к автомату.

Джонкиль смотрительница не понравилась: плотная тетка средних лет, никакого обаяния, а главное — хотя она знает все о палаццо, но ничего в нем не понимает. Вон как неодобрительно глядит по сторонам. Уж наверняка эта тетка живет в одной из современных золотых башен со всеми удобствами по ту сторону лагуны, а они только отсюда, в золотой дымке, кажутся старинными и романтичными, хотя на самом деле — ничего подобного.

— А кто побывал здесь последним, до меня? — поинтересовалась Джонкиль. — Кто-нибудь приходил?

— В последний юбилей города, кажется, заезжал один посетитель. Ему хватило и дня — по-моему, он изучал росписи.

Джонкиль улыбнулась, довольная, что дом в ее распоряжении, потому что последний юбилей города был двадцать лет назад — почти столько же, сколько она живет на свете.

Когда смотрительница ушла, Джонкиль вздохнула с облегчением и отправилась в новый обход палаццо, ничуть не нервничая из-за тишины. Теперь она знала, как отпирать ставни, впускала в комнаты свет и рассматривала резные узоры. Как она и ожидала, большая часть резьбы пострадала от времени. Кроме того, она пролистала голограммы в путеводителе по дому, полюбовалась на пышную обстановку — мебель, занавеси и на разодетые фигуры, занятые беседой или трапезой среди всей этой роскоши. При взгляде на голограммы палаццо казалось таким живым, что мысль о призраках даже и не закрадывалась в голову. Картинку с балом-маскарадом при свечах Джонкиль решила приберечь на потом, чтобы посмотреть на нее вечером, в более подходящей обстановке.

День склонился к вечеру, и на водную гладь лег зеленовато-янтарный свет. Небо затопил химически-розовый закат, проступая постепенно, точно фотография в проявке. Над садом взошла вечерняя звезда, Венера.

Джонкиль поднялась по винтовой лестнице на чердак.

Ключ повернулся в двери легко, но сам чердак гостью разочаровал — это была анфилада помещений с высоким потолком, таких темных, что луч фонарика пронзал мрак, будто лезвие меча. Повсюду паутина, комки пыли, резко, отвратительно пахнущая гнилью плесень, от которой просто передергивало. И пустота. Какие-то клочья непонятно чего свисали с балок — знамена? драпировки? На одной из стен обнаружился гобелен в раме, но такой потускневший, что изображения было не разобрать, и, видимо, не поддающийся восстановлению. Джонкиль задумчиво побродила по заброшенному чердаку, жалея его:

— Бедный ты, бедный, до чего дошел, какой запущенный…

И вдруг наткнулась на сундук из странно холодного черного дерева.

— А это что у нас такое? — спросила она сундук.

Длинный, низкий, резьба на крышке уже начала крошиться… Какие-то непонятные плоды и венки…

Очертания сундука показались Джонкиль смутно знакомыми, как и изображенные плоды. Лимоны и гранаты, кажется? Может, они считались венерианскими фруктами? Когда-то в Палаццо Планет жил звездочет Иоганнус, одержимый Венерой, о которой ничего не знал, а лишь гадал, и нее убранство дома, так или иначе, соотносилось с единственным предметом его помыслов. В своих трактатах Иоганнус утверждал, что ему удалось изучить поверхность планеты, глядя в телескоп, и будто бы видел он плотные облака, которые медленно разошлись и показали ему дно высохшего, а некогда бескрайнего моря — причудливый рельеф с горами, впадинами, кратерами. «Зерцало Венеры — ее море», — писал Иоганнус. Он зарисовал увиденное, но позже его рисунки были утрачены, как большая часть трудов звездочета, по слухам, все его труды сожгли, а сам Иоганнус еще при жизни обратился в призрак палаццо и безумным седым старцем бродил но пустынным покоям, бормотал себе под нос, ждал, когда взойдут звезды. Умер он в больнице для бедных, нищим и сумасшедшим. Прислуга звездочета, опасаясь неблагонадежности его трудов, сожгла все рисунки и записи, попортила убранство палаццо.

Джонкиль попыталась поднять крышку сундука, но та не поддавалась.

— Ты что же, заперт?

Однако, осмотрев сундук, замка она не обнаружила — видимо, крышка или туго отходила, или просто разбухла от сырости.

— Ну, я еще вернусь, — пообещала сундуку Джонкиль.

Когда-то она написала небольшую курсовую про звездочета Иоганнуса — обычную прилежную ученическую работу, больше напоминающую письма, какие раз в году старательные внучки пишут дряхлым дедушкам. Она, конечно, ценила вклад Иоганнуса в культуру — если бы не он, не любоваться бы ей остатками этой красоты, — но сам звездочет как личность Джонкиль не особенно волновал. Другое дело палаццо! Вот можно включить путеводитель и проиграть на нем сценки из жизни звездочета, вплоть до последних его дней, до самого разгрома палаццо. Но Джонкиль не хотелось включать эту запись. Для нее Иоганнус был лишь придатком палаццо, а дом она воспринимала как отдельное живое существо, которое само себя украсило. Поэтому трактаты и рисунки Иоганнуса не представляли для нее живого интереса, и их утрата ее нимало не огорчала.

— Да, — повторила Джонкиль ящику, — вот как вернусь сюда с ломиком и вскрою тебя! И горе тебе, если внутри не окажется ничего любопытного!

Скорее всего сундук, конечно, пуст.

На лагуну и город опустилась ночь. Башни на той стороне лагуны потонули во мраке — они устроены так, чтобы не светиться и не портить пейзаж. Лишь кое-где в старом городе просачивался из окна и отражался в воде тусклый свет. Ночная тишина была совсем не такой, как дневная.

130